Неточные совпадения
В последнюю встречу Свидригайлов объяснил Раскольникову, что с детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно; что у него, благодаря кой-каким связям, отыскались такие лица, с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно, в весьма приличные для них заведения; что отложенные для них деньги тоже многому
помогли, так как сирот с капиталом поместить гораздо легче, чем сирот
нищих.
Но у него была бездна разных отдаленных родственников, преимущественно по покойной его жене, которые все были чуть не
нищие; кроме того, множество разных его питомцев и им облагодетельствованных питомиц, которые все ожидали частички в его завещании, а потому все и
помогали генеральше в надзоре за стариком.
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он в тюрьму, и ты с ним в тюрьму. Он сделался вором, а ты ему
помогай. Он
нищий, а ты все-таки с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц с синяками ходила, гадина!
Бабушка принесла на руках белый гробик, Дрянной Мужик прыгнул в яму, принял гроб, поставил его рядом с черными досками и, выскочив из могилы, стал толкать туда песок и ногами, и лопатой. Трубка его дымилась, точно кадило. Дед и бабушка тоже молча
помогали ему. Не было ни попов, ни
нищих, только мы четверо в густой толпе крестов.
— Это — не то! — говорила она, отрицательно качая головой. — Так мне и вас жалко: мне хочется добра вам, хочется, чтобы человеческая душа ваша расцвела во всю силу, чтобы вы жили среди людей не лишним человеком! Понять их надо, полюбить,
помочь им разобраться в тёмной путанице этой
нищей, постыдной и страшной жизни.
— Как помру, — сипло и вяло говорил Пушкарь, — позови цирульника, побрил бы меня! Поминок — не делай, не любишь ты
нищих. Конечно — дармоеды. Ты вот что: останутся у меня племянники — Саватейка с Зосимой — ты им
помоги когда!
Меня останавливало только чувство жалости к его огромной
нищей семье, которой четыре рубля Ярмолова жалованья
помогали не умереть с голода.
— Ну, и Семен-то Иванович, роля очень хороша! Прекрасно! Старый грешник, бога б побоялся; да и он-то масонишка такой же, однокорытнику и
помогает, да ведь, чай, какие берет с него денежки? За что? Чтоб погубить женщину. И на что, скажите, Анна Якимовна, на что этому скареду деньги? Один, как перст, ни ближних, никого;
нищему копейки не подаст; алчность проклятая! Иуда Искариотский! И куда? Умрет, как собака, в казну возьмут!
— Совсем!.. Говорит, что не хочет, чтобы я ею торговала. Я пуще подбивала ее на это… Жаль, видно, стало куска хлеба матери, и с чем теперь я осталась?..
Нищая совсем! Пока вот вы не стали
помогать нам, дня по два сидели не евши в нетопленных комнатах, да еще жалованье ее тогда было у меня, а теперь что? Уж как милостыни буду просить у вас, не оставьте вы меня, несчастную!
— Сам я хотел тебе больше дать. Разжалобился вчера я, вспомнил деревню… Подумал: дай
помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь — нет? А ты… Эх, войлок!
Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак! Жадные черти!.. Себя не помнят… За пятак себя продаете!..
— Да и нет его — бога для бедных — нет! Когда мы за Зелёный Клин, на Амур-реку, собирались — как молебны служили, и просили, и плакали о помощи, —
помог он нам? Маялись там три года, и которые не погибли от лихорадки, воротились
нищие. И батька мой помер, а матери по дороге туда колесом ногу сломало, браты оба в Сибири потерялись…
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы Бога совсем забыли,
нищей братии мало
помогаем; а тут будет в заключении свой человек: все-таки вспомнишь к празднику, завезешь калачика, то, другое — на душе-то и легче.
Когда прощались мы в последний раз,
В ту ночь — он мне сказал: «Иди
Скорее в монастырь, иди в обитель,
Сокрой от света добродетель сердца».
Молю тебя, молю тебя, как
нищий, —
Не помешай уйти мне в монастырь
Сегодня…
помоги мне — заклинаю —
Тебе заплотит тот, кто всем заплотит.
— Замучил голод, Павел Михайлович! — продолжал отец Яков. — Извините великодушно, но нет уже сил моих… Я знаю, попроси я, поклонись, и всякий
поможет, но… не могу! Совестно мне! Как я стану у мужиков просить? Вы служите тут и сами видите… Какая рука подымется просить у
нищего? А просить у кого побогаче, у помещиков, не могу! Гордость! Совестно!
Спешил ли он отыскивать несчастных и
помогать им, подавал ли
нищим, делился ли последним с неимущими, как это делал, например, И. И. Мартынов, переводчик греческих классиков?
И он ударил по медным струнам, и струны согласно заговорили; и он начал петь: «Я бедный Кериб (
нищий) — и слова мои бедны; но великий Хадерилияз
помог мне спуститься с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои.
Офицеры гвардии и отставные солдаты, чиновники, пажи, гимназисты и студенты, лицеисты и правоведы, денди в изящнейших пальто, с пенсне на носу, и пролетарии с Сенной площади, священники, негоцианты, капиталисты и
нищие, лица заслуженные и простые работники, баре и мещане, — словом, все, кто только мог, посильно
помогали делу; карабкались на подмостки пожарных машин и, облитые потоками грязной воды, обсыпанные пеплом, под дождем сыплющихся искр и углей, усердно качали и качали воду, опустошая на всех пунктах целые сотни бочек.
— Проклятое пари! — бормотал старик, в отчаянии хватая себя за голову. — Зачем этот человек не умер? Ему еще сорок лет. Он возьмет с меня последнее, женится, будет наслаждаться жизнью, играть на бирже, а я, как
нищий, буду глядеть с завистью и каждый день слышать от него одну и ту же фразу: «Я обязан вам счастьем моей жизни, позвольте мне
помочь вам!» Нет, это слишком! Единственное спасение от банкротства и позора — смерть этого человека!
— Слыхал, и творил по божью слову. Оделял я щедро
нищую братью,
помогал разоренным от пожара, в голодные годы, выкупал из плену басурманского. И старался, чтобы левая рука не знала, что подает правая.
Я понимаю, что солдат-сторож в Боровицких воротах, когда я хотел подать
нищему, воспретил мне это и не обратил никакого внимания на мое указание на евангелие, спросив меня, читал ли я воинский устав, но правительственное учреждение не может игнорировать евангелие и требований самой первобытной нравственности, т. е. того, чтобы люди людям
помогали. Правительство, напротив, только затем и существует, чтобы устранить всё то, что мешает этой помощи.